Выборы в Государственную Думу еще долго будут предметом обсуждения, как восторженного, так и критического.
Проблема заключается в том, что результаты, которые в итоге «высветились на табло», не просто оказались неожиданными, но требуют глубокого осмысления и обсуждения. Куда как проще свести все к нехитрым формулам-лозунгам: от «власть все сфальсифицировала» до становящегося навязчивым всхлипа «народ не тот» с плохо скрываемыми намеками, что «тот» народ (и, стало быть, — и «правильные» итоги голосования) только за границей. Не спасают положение и упования на то, что результаты голосования стали ответом на внешнее давление. Конечно, нагнетание истерии вокруг России сыграло в пользу «Единой России» и в целом — провластных сил, но не оно определило базовые общественные тенденции.
Сведение всего многообразия общественно-политических факторов к двум-трем наиболее технологичным не дает возможности осмыслить результаты выборов в формате «большой картины».
Не претендуя на законченность, постараемся двинуться в этом направлении.
Для начала зададим три допущения:• Выборы были относительно честными. Нарушения и злоупотребления не оказали влияния на основные электоральные тенденции в ходе голосования, хотя в ряде случаев и повлияли на конкретные результаты. • Политические тенденции, проявившиеся в ходе выборов, находятся в прямой связи с социальными настроениями общества и сформировавшейся политической культурой.
• Успешно выступившие политические партии действовали не столько как «партии», сколько как более широкие общественные движения.
Посмотрим теперь с учетом этих допущений на результаты выборов.
Первое. Фактор личностей. Хотя никакого «запроса на личности» в российском обществе перед выборами не наблюдалось, а исход выборов решила, по сути одна Личность, объективно лучших результатов добивались там и тогда, когда в выборном процессе участвовали люди, имеющие политическую «биографию», пусть даже и неоднозначную. Самым интересным, бесспорно, был Тушинский округ в Москве, где «сошлись» Г. Онищенко, Д. Гудков и И. Коротченко. Всех трех претендентов на мандат можно смело отнесли к той категории, которую принято называть «неоднозначные». Тем не менее борьба была серьезная и качественная. Но все же избиратель вообще стал на удивление разборчив по отношению к «лицам». Побеждали те, кто воспринимался в качестве политика, от которого может быть какой-то конкретный толк. Именно поэтому в Москве, несмотря на особенности электоральной базы, победили Г. Онищенко и Н. Гончар, а проиграли Д. Гудков и А. Зубов. А в Тольятти неожиданно проиграл завсегдатай телевизионных ток-шоу респектабельный коммунист Л. Калашников. И это, согласитесь, уже совсем другая, если хотите, «эстетика» выборов, весьма прагматизированная. Выборная эстетика «нормальной страны».
Второе. Сглаживание различий между «провинцией» и «столицей». При всех различиях в в стиле и уровне жизни, а также — политических настроениях, результаты выборов в крупных российских городах не сильно отличаются от того, что продемонстрировала российская провинция. Могут меняться конкретные соотношения, но тренд оказался един для всей страны, что подтверждают в целом и выборы по одномандатным округам. Нынешние выборы несколько пошатнули бытующие представления о противостоянии «продвинутой столицы» (упускается существование в России еще нескольких вестернизированных урбанизированных пространств) и «отсталой» провинции. Конечно, в ряде регионов – Кавказ, отдельные национальные автономии Поволжья – имеется известная специфика, но она выглядит именно как специфика именно благодаря тому, что основные тренды в остальной стране примерно одинаковые с социальной и, что, вероятно, еще более важно, с социокультурной точки зрения. Это говорит о том, что Россия в действительности очень близко подошла к формированию того, что называется «общенациональный консенсус». Подошла, но не дошла. Этому помешала сейчас и может помещать в дальнейшем низкая явка.
Третье. «Молчаливое большинство» осталось «молчаливым», но предпочло не связывать себя даже формально с политическим процессом. Хотя определенная часть «молчаливого большинства» предпочла проголосовать за «Единую Россию», реализовав принцип «присоединения к большинству». «Голосование ногами» является большим вызовом для любой власти, поскольку при любом исходе выборов дает дополнительные козыри той части оппозиции, которая делает ставку на делегитимизацию власти. То есть — радикалам. Этот неприятный феномен провластными силами замечен, но, видимо, пока не осознан. Но «непришедшие» являются потенциальным электоратом «третьей силы», которая может не столько политически, сколько эстетически отличаться от основной массы партийных структур. Ведь российский политический мейнстрим у нас оказался эстетически одинаковым. Трудно отличить иной раз коммуниста от единоросса. Конечно, некоторую дистанцию держит ЛДПР, но это сейчас уже точно «партия одного человека». То есть, при появлении некоей политической силы, которая будет политически приемлема (нынешняя «несистемная» оппозиция по понятным причинам политически неприемлема подавляющей части общества), «непришедшие» станут ее электоральной базой. И будет не столь важна политическая программа новой силы, сколько то, что эта сила будет «иной». Вспомним, что та же ЛДПР, ворвавшаяся на российский политический Олимп в декабре 1993 года, была иной, прежде всего, именно эстетически, а главное, тогда она вобрала в себя многих новых знаковых персонажей.
Четвертое. Кризис выборных коммуникаций. Проиграли и «партия телевизора», которая не смогла обеспечить высокую явку избирателей, а значит — и бесспорную легитимность Думы, и «партия Интернета», которая не смогла распространить влияние за пределы своего «ядерного электората». Относительного успеха смогли на данных выборах добиться только те политические силы, которые опирались или, как минимум, использовали реально существующие социальные или общественно-политические институты. Причем социальные институты оказались не менее важны, чем политические. Вероятно, «Единая Россия» вряд ли смогла бы добиться нынешнего результата, если бы она не впитала в себя значительную часть Объединенного народного фронта, который оброс реально действующими социально-активными структурами, сориентированными на конкретные социальные и профессиональные группы. Едва ли можно было бы рассчитывать на конституционное большинство, опираясь только на едроссовскую бюрократию. Но социальные институты имеют обыкновение не только развиваться, но и «спрашивать отчета» — то есть, наличие «обратной связи» для них является неотъемлемой частью политических коммуникаций. А насколько «Единая Россия» способна действовать в этом новом формате – большой вопрос. Все же большую часть истории эта партия действовала в формате четко вертикальной однонаправленной коммуникации.
Рискнем предположить, что нынешние выборы не явили нам никаких принципиальных прорывов с точки зрения долгосрочных политических тенденций. Более того, достигнутый политический «расклад», который трудно пока назвать «балансом», может сравнительно быстро поменяться.
Российская экономика динамично эволюционирует и может породить уже в самое ближайшее время новое сочетание экономических интересов. Однако мы можем говорить о том, что выборный процесс в России, вероятно, будет проходить в русле примерно тех же идентификационных парадигм, которые проявились в сентябре 2016 года.
Так что решающим для будущего станет не изобретение неких новых технологий управления массами и, тем более, — не насыщение выборного пространства бюджетами, чего ждут многие, а способность уловить социальные и социокультурные тенденции, превратить их в политическую коммуникацию и идентификацию, а главное — организовать вокруг этих тенденций новый политический процесс.